Языческий мир относился к пророкам с не меньшим почитанием, нежели люди библейской традиции. Книги Сивилл, предрекавшие кончину мира; загадочные речения пифий из Дельфийского капища; волхвы-звездочеты, предузнавшие рождение Спасителя; упоминавшийся в книге Чисел Валаам и многие другие… Ветхий Завет буквально держится на пророках – от Еноха, Ноя, Авраама, Моисея до Захарии и Малахии. Особое значение имеют, по преимуществу пророческая, Псалтырь Давида, пророческие книги Исайи и Даниила, некоторые книги царя Соломона. Новый Завет отмечает пророческий дар Иоанна Предтечи; пророками были некоторые апостолы, например, Иоанн Богослов, Петр (см. его речь к иудеям в Деяниях II; 14-36) и Павел. Пророческий характер имеет вся Библия, не случайно открывающаяся сотворением мира и завершаемая концом падшего мира и творением нового. Связь времен воплощена в Библии и неразрывностью двух ее Заветов. Пророческая связь времен раскрывается в суточном круге православного богослужения и в больших иконостасах, указывающих на основные этапы человеческой истории. Среди русских святых сугубо следует отметить пророческий дар прп.Сергия Радонежского. В видении прп.Сергию Божией Матери и предсказании Ею великой роли Троицкой Лавры явлен именно пророческий дар; явлен он также в благословении, данном св.Димитрию Донскому, и в молитвенном стоянии Сергия во время Куликовской битвы. Да и все деяния прп. Сергия имели промыслительное значение. Пророческое слово – это вместе с тем и деяние, но пророческим может быть и деяние без вселюдно произнесенного слова.

Древние пророки избегали соотносить пророчества с конкретными датами. С пророчески прозреваемыми событиями иногда связывали не саму дату, а те безукоризненно правильные звездные движения, которые наблюдал изумленный человек на ночном небе. Предположение о подобной связи было вполне логично, поскольку видимый мир звезд был одной из проекций невидимого божественного мира, который правит во Вселенной. Попытка систематизации знаний в этой области, вылившаяся потом в астрологию, не была отвергнута христианством полностью. Конечно, христианин не мог согласиться с повелевающим тоном астрологии, коль скоро он не желал подчинить свою жизнь языческим божествам, образным воплощением которых считались созвездия, звезды, светила. И все же... История отношений христианства с астрологией слишком сложна, запутанна и находится в стороне от нашей тематики. Так что ограничимся цитатой: "...токи единой звездной культуры пронизывают христианский мир" – сказано слишком сильно, но отчасти похоже на истину (Епископ Василий Родзянко. "Теория распада Вселенной и вера отцов"). Замечательными примерами "звездных пророчеств" могут служить евангельский сюжет о волхвах, посетивших Вифлеемского Младенца, и видение римского императора Константина. О нем стоит рассказать, для чего поднимем глаза к третьему ярусу северной стены Архангельского собора.

Последняя роспись этого яруса относится к преданию о победе императора Гая Флавия Валерия Константина над Максентием, который был провозглашен в Риме цезарем, пока Константин воевал на северных границах империи. В начале IV века Римская империя переживала изрядные междоусобия, во время которых одним из решающих событий было столкновение у ворот Рима между Константином и Максентием. Последний имел двойное превосходство, но был разбит, а остатки его войска вместе с незадачливым полководцем утонули в Тибре из-за внезапного обрушения моста.

Этой победе предшествовали следующие события. Сначала в присутствии множества воинов Константин увидел звездное изображение Креста на полдневном небе, что всех весьма испугало, поскольку для язычников крест был символом поражения. Но затем то же явление было Константину ночью, а представший ему Ангел повелел: "Сделай подобие знамения сего и повели носить пред полками..." Впрочем, византийские писатели по-разному описывали случившееся чудо. Явление Креста на небе повторилось Константину перед победой над скифами и перед взятием города Византия.

Единодержавное воцарение императора Константина в Римской империи ознаменовало крутой поворот в отношении государственной власти к христианам: они отныне не подвергались преследованиям, а сам Константин, основавший новую столицу империи – Константинополь (на месте завоеванного поселения Византия), участвовал в первом Вселенском соборе. В конце жизни, что было нередко для того времени, Константин Великий принял крещение.

На шлеме Константина и на щитах его воинов, на знамени его был изображен особой конфигурации крест. Воинская символика, изображавшая объекты поклонения, имела значение во все времена, носила характер оберегов. Крест является главным символом христиан, и поклонение ему равносильно поклонению образу Христа. Защитные силы креста, а затем и хоругвей, надвратных икон в крепостях и монастырях, по убеждениям людей Древней Руси, играли в войнах не меньшую роль, чем телесная сила, пушки или мечи.

Примером "астрономического пророчества" является календарь. Православный календарь определяет расположение священных временных отметин – дней почитания святых, великих и прочих праздников, порядок богослужений. Все это сориентировано на "праздник праздников" – Пасху; она, вместе с Вознесением и днем Св.Троицы, как бы завершает календарь. Смысл каждого дня в своей мистической глубине – ожидание Пасхи, Воскресения Христа, а следом и всей твари. Участвуя в праздниках, молитвенном почитании Бога, Богоматери и святых, человек таинственно, но несомненно, с каким-то особенным пониманием, включается во всемирную и надмирную историческую жизнь.

Надо сказать, что церковная и княжеская власть в Древней Руси не могла сильно влиять на народные обычаи, культуру и т.п. Например, изменения в структуре дохристианского календаря, в его опорных датах, протекали крайне медленно. Очень долго сохранялось первомартовское новолетие, а новые праздники не слишком расходились с прежними, дохристианскими, опорными датами. Это связано с тем, что древнерусское бытие базировалось в основном на календаре: календарь содержал в себе массу знаний о сроках сельских работ и даже их технологии, всю накопленную веками культурную традицию.

Говоря о календаре, уместно остановиться на такой особенности древних культур, как внимание к подробностям, к конкретному и локальному.

Древние, как мы знаем, придавали огромное значение месту, его природному своеобразию, красоте, его причастности к знаменательным событиям и выдающимся людям, к религиозным преданиям. Если современный мир – это "царство количества", то древний мир – "царство качества". В старой России было множество мест, где проводили свою земную жизнь чтимые святые, где обнаруживались чудотворные иконы, стояли привлекавшие паломников монашеские обители, пробивались овеянные сказаниями источники. Языческая культура еще более была насыщена местным колоритом.

Древняя народная культура, народный менталитет были склонны не столько к обобщениям, сколько к рассмотрению единичного, чувственно-данного. Почти любая вещь, растение, животное, местность, дата обрастали преданиями и объяснениями. Это характерно и для язычества, и для христианства. Вот только один пример. Даже трава зверобой в христианском переосмыслении становится участником новозаветных событий. Когда воины Ирода преследовали святое семейство, бежавшее в Египет, зверобой зарастил вслед за бежавшими все тропы и дороги. За это и получила трава силу лечебную от Бога, а собирать ее лучше на Всех Святых (переходящий праздник – за неделю до Св.Троицы – "зеленых святок").

Аналогичную картину можно наблюдать в отношении календарного времени. Как уже говорилось, жизненно определяющим в древности был круговой ход времени, особенно годовой. Это означало, что какая-нибудь заметная дата по ее прошествии не исчезала навсегда в невозвратном прошедшем бытии, а каждый раз сохраняла свое содержание, когда поступь годового кружения вновь о нее спотыкалась. Ключевые даты – рождения и смерти, знаменательных событий, празднеств, природной и человеческой жизни – каждый год осмыслялись и переживались сходным образом (мы оставляем без внимания всевозможные накладки, обусловленные сдвигами лунного или солнечно-лунного календарей).

Таким образом, не только обитаемое пространство, но и время разнообразилось уникальными в своем роде вехами, к которым тем не менее можно было вернуться; "вечное возвращение" – идеал и реальность древнего мира. Всем этим долгие века жило и христианство. Но прибавилось еще одно измерение времени – линейное, выпрямленное. Наряду с годовым кругом христианин знает еще о движении времени вперед, к запредельному концу. Современная цивилизация уже почти не воспринимает кругового времени, а летящее вперед время устремляется не к концу, а в неведомое. Таково одно из немаловажных противоречий современного "цивилизованного" мировосприятия и христианской традиции.

Исключительно пророческая тема господствует в Благовещенском соборе, и не случайно. Ведь благая весть о рождении Божественного сына, принесенная архангелом Гавриилом Деве Марии, – самое настоящее пророчество.

Как мы уже отмечали, при рождении ребенка старались понять, что его ждет в будущем, какова роль этого события в судьбе рода. Поэтому обращали внимание на всевозможные приметы и небесные знамения. Хорошо известны сказки, где по поводу новорожденного изрекают свои предсказания-пожелания добрые и злые феи. Таким образом, предсказания носят характер заклятий. Пророческое или колдовское слово рано или поздно станет делом – таково было твердое убеждение наших далеких предков. Но и в советскую эпоху вылавливали несчастных, обронивших по адресу вождя или режима неодобрительное замечание или шутку.

Малолетних наследников престола с сугубой опаской оберегали от чужого взгляда и слова. Портреты (парсуны) царствующих особ появляются только после XV века; между изображением и человеком есть таинственная связь: хула на портрет может отозваться на человеке (за этим тоже следили неусыпные чекисты). Зато портреты властителей – это их глаза и уши, а посему и вывешивались они в присутственных местах (уже в XIX веке); с этим, может быть, связано и патологическое размножение соответствующих изображений в советское время.

Заново обустроенный после пожара 1547 года, Благовещенский собор знаменовал собою и актуальность пророческой доминанты, и ее понимание соответственно новым веяниям, уловленным, впрочем, еще далеко не всеми и среди просвещенного слоя. Псковские мастера написали для собора весьма мудреные пророческого характера иконы, которых ранее никогда не видывали. Но когда думный дьяк Иван Михайлович Висковатый обратился к священноначалию со своими недоумениями, то был осужден на трехгодичную покаянную епитимью, прежде всего, за "смущение народа" и за то, что "вопил"…

Итак, войдем в Благовещенский собор.

Сама по себе церковь Благовещения, устланная агатовидной яшмой, невелика. Это церковь великокняжеской, а потом царской семьи. Отчасти ее функции взял на себя потом Верхоспасский собор в Кремлевском дворце в середине XVII века. Настоятелем собора был нередко царский духовник. Тут, к слову, припоминается известный Сильвестр, оказавший благотворное влияние на молодого Ивана IV. Но после двух роковых смертей, предсказанных преподобным Максимом Греком, – первой его жены, мягкой и хрупкой Анастасии Романовой, и первенца Димитрия – Сильвестр вынужден уйти в монастырь. Сильвестр имеет прямое отношение к авторству "Домостроя" – образца семейного уклада в XVI веке. Основой этого уклада было развернутое семейное хозяйство и единство духовно-нравственных идеалов для мужа и жены, старых и молодых.

В главном иконостасе в деисусном чине ряд икон приписывают крупному иконописцу XIV века Феофану Греку, а некоторые иконы праздничного чина – Андрею Рублеву, однако точных данных на этот счет не имеется. Справа от царских врат (если повернуться к иконостасу) – храмовая икона, которую принято называть Устюжским Благовещением.

Ее особенность сразу бросается в глаза: на уровне груди Девы Марии видны контуры Того, о Ком благовествует Ей архангел Гавриил. Икона служит как бы свидетельством человеческого воплощения Сына Божия: Дева Мария зачинает Богомладенца в тот момент, когда раздается Архангельский глас: "Радуйся, обрадованная..."

Праздник Благовещения – один из самых радостных на Руси. Он близок и в чисто человеческом плане, особенно для супругов, желающих иметь ребенка; а для великокняжеской или царской семьи ожидание наследника всегда было так важно. Может быть, их домовая церковь поэтому и была освящена во имя Благовещения.

Слева от царских врат икона Божией Матери в обрамлении ветхозаветных "праматерей", приставленных к иконе в XVIII веке. Среди них Сарра, Ревекка, Рахиль, Юдифь, Эсфирь и другие верные жены и героини Священной истории, предварявшие – каждая по-своему – черты Девы Марии. Раньше на этом месте как будто стояла икона Донской Божией Матери. Была ли это та икона, с которой Димитрий Донской шел на поле Куликово, или другая, единого мнения нет. В царствование Феодора Иоанновича внезапно налетевшие крымчаки подступили к Москве. Но вот чудотворная икона Донской Богоматери по царскому повелению прибывает в русское войско. Отдав это распоряжение, царь спокойно направился почивать, посоветовав так же поступить и своим боярам. Надежда царя Феодора на Божию Матерь не была посрамлена: татары неожиданно ускакали. В память этого события на том месте, где располагался русский воинский стан, был построен Донской монастырь.

Хотя собор весьма невелик, но зато он имеет большую и во многих отношениях замечательную паперть ("гульбище"). Она поражает нас не только множеством росписей, но и необычностью некоторых из них. Взглянем на потолок: весь он заполнен фигурами в медальонах, между которыми протянулись ветви. Это "древо Иессеево" – родословие Иисуса. В Евангелиях дважды перечислены предки Христа – у Матфея и Луки, причем имеются несовпадения. Какое из родословий отражено в "древе Иессеевом", определить трудно. Иессей – это отец царя и пророка Давида. Согласно пророчествам Библии, Мессия-Спаситель должен быть потомком Авраама и Давида. Приводимые евангелистами родословия и являются доказательством того, что на Иисусе Христе эти пророчества исполнились, а это является необходимым условием признания Его Мессией.

Евангельские родословия Иисуса даются по Его мнимому отцу Иосифу, а не по Деве Марии. Но Мария была родственницей Иосифа, а сам он, не будучи отцом Иисуса "по плоти", мог считаться Его отцом "по закону", что и дает ему право, по представлениям того времени, занять место в родословии. Понять это нам поможет еврейский обычай, согласно которому бездетные вдовы должны были брать в мужья сродника умершего мужа. Если от этого замужества рождались дети, то их отцом считался не только фактический отец, но и умерший муж вдовы, причем ребенок получал его имя. Вот это "равенство мужей" и допускало внесение в родословие тех или других, безразлично кого. Кстати говоря, в упомянутых евангельских родословиях подобные случаи есть.

Повернув с северной паперти на западную, нетрудно заметить,как в "древе Иессеевом" появляются фигуры епископов: здесь духовная преемственность полностью замещает связь поколений "по плоти" и "по закону".

Пророческая тема не исчерпывается росписями потолка. В северной части паперти центральное место занимает библейская история пророка Ионы. Умирая, Иван Грозный получил при пострижении в схиму его имя. Небольшая роспись заключает основные события истории Ионы. Вот он выбрасывается с корабля, заглатывается "китом", отрыгивается им на берег, наконец, грустит у ворот города Ниневии. Художник, как тогда было принято, соединил в одном изображении разновременные и разноместные события и в результате дал в нем сжатое изложение всего сюжета об Ионе. Будучи пророком, Иона мог говорить от имени Бога, поскольку имел дар слушания Божьих повелений. Но он пытался уклониться от послушания Богу, из-за чего и бежал на корабле. Поднявшаяся буря приводит к поискам на корабле виновника несчастья. Иона разоблачает сам себя, и корабельщики ввергают его в пучину. Пробыв в чреве "кита" три дня и три ночи, Иона в конце концов приходит в город Ниневию, куда его и посылал Господь для проповеди покаяния. Ниневитяне покаялись, и Бог отказался наказывать их. Не мог помириться Иона с такой милостью в отношении нечестивого города – слишком ненавидел он это нечестие. Но вот засох куст, который отгораживал Иону от жгучего южного солнца, и заскорбел из-за этого Иона. И Бог тогда сказал ему: "Ты сожалеешь о растении, над которым ты не трудился и которого не растил... Мне ли не пожалеть Ниневии, города великого, в котором более ста двадцати тысяч человек, не умеющих отличить правой руки от левой, и множество скота?"

Христос говорил фарисеям, что единственное знамение о Мессии, которое будет дано, это знамение Ионы пророка. Имелось в виду пребывание Ионы во чреве "кита" как прообраз Воскресения Христова на третий день.

Иона совершил грех, убегая от Божьего повеления. Его грех так тяжел, что корабль, на котором он плывет, вот-вот потонет. Пройдя же через воду и "кита", Иона очищается и вновь обретает пророческую силу. Спаситель тоже должен был пройти через некоего зверя – на древних иконах ад изображался именно в таком виде – с зияющей пастью, в которую вливалась (или из нее изливалась) потусторонняя река, а на более поздних иконах – входил змей... Конечно, точной аналогии мы тут не обнаружим, но соотнесенность с дохристианским обрядом перехода налицо.

Вообще христиане относятся к Ветхому Завету как прообразу Нового: то, что в Ветхом Завете отмечено намеком, тайной, незавершенностью, в Новом Завете раскрылось и воплотилось.

Вот один важный прообраз. В библейской книге Чисел (21, 5-9) рассказано о том, как возроптали евреи на Бога и на Моисея: "зачем вывели вы нас из Египта, чтобы умереть нам в пустыне, ибо здесь нет ни хлеба, ни воды, и душе нашей опротивела эта негодная пища". И тогда "послал Господь на народ ядовитых змеев, которые жалили народ, и умерло множество народа из сынов Израилевых. И пришел народ к Моисею и сказал: согрешили мы, что говорили против Господа и против тебя; помолись Господу, чтобы Он удалил от нас змеев. И помолился Моисей Господу о народе. И сказал Господь Моисею: сделай себе медного змея и выставь его на знамя, и если ужалит змей какого-либо человека, ужаленный, взглянув на медного змея, останется жив". Нелишне заметить, что из некоторых мифов, преданий и сказок можно извлечь правило: подобное побеждается подобным. В этом правиле есть своя логика и фактическая основа. В Древней Руси были распространены "змеевики" – обереги, которые наши этнографы почему-то посчитали свидетельством "двоеверия".

Над Ионою в причудливых одеждах греческий поэт Гомер (Омирос) и пророчица Сивилла, а напротив – на пилястрах – греческие философы. Подобные же изображения на северной двери. Появление здесь дохристианских знаменитостей проще всего было бы непосредственно связать с западным и польским влиянием: в XVII веке в России уже читают переведенные с латинского "Сказания о сивиллах", куда иногда включаются и "Пророчества эллинских мудрецов". Но еще раньше, в конце XII века, в ходу была "Пчела" – перевод с греческого, где приводились изречения Плутарха, Сократа, Аристотеля, Диогена, Пифагора, Демокрита. На свитках (хартиях), которые держат в руках языческие провидцы, приведены некие пророческие тексты, нынче почти стертые.

Отношение к "эллинской мудрости" менялось на протяжении веков – от почти полного отрицания в первые века христианства к выборочному признанию, а потом и к восторженному поклонению на Западе. В России среди образованных слоев общества этот период приходится на XVIII век. Но было бы ошибкой относить это явление только к прямому западному влиянию. Надо сказать, что приобщенность Руси всемирной истории становится не только убеждением, но и основой государственной политики уже с Ярослава Мудрого (XI век). Митрополит Киевский Иларион (XI век) в "Слове о законе и благодати" утверждал, что князь Владимир, крестивший Русь, владычествовал не в "худой и неведомой" окраине, а, напротив, в той стране, которая уже "ведома и слышима есть всеми четырьми концы земли". А с XV века все глубже переживается уникальность Руси как единственного в мире православного государства, но и тем большее значение приобретает Русь в мире, на путях всемирной истории. И естественно, что в сферу русской культуры без большого усилия начинают входить элементы нерусской дохристианской культуры сопредельного мира, утверждая, как это ни парадоксально, христианские догматы.

Вот это расширение круга чтимых пророчеств, связанное с нараставшим пониманием Руси как мировой державы, привело Ивана Грозного к идее династического превосходства Рюрикова рода. В летописные своды помимо традиционного рассказа о праотцах человечества и основных вехах христианской истории теперь добавляются доказательства древности и знатности русского царского рода. И также не случайно на пилястрах паперти мы видим Даниила Московского – первого князя Москвы, Димитрия Донского, его сына великого князя Василия Димитриевича, Ивана III и его сына Василия III. На паперти есть изображения пророков Исайи и Даниила, пророков Давида и Соломона. Исключительно пророческой тематикой заполнены металлические двери, ведущие из паперти в храм.

Выходя из Благовещенского собора, над входом со стороны паперти, нельзя не обратить внимание на Нерукотворенного Спаса. У православных и католиков есть свои предания о происхождении этого образа. Согласно очень древнему церковному сказанию, платок с чудесно запечатленным на нем ликом Иисуса попал в г. Эдессу, где в эпоху арабских завоеваний хранился замурованным над крепостными воротами. Место было выбрано не случайно: иконы, святые реликвии, богослужебные престолы над городскими или монастырскими воротами имели охраняющее значение. Затем платок был перевезен в Константинополь, где следы его теряются. На Руси Нерукотворенного Спаса выделяли особо. Икона была, как бы мы сейчас сказали, историческим документом, удостоверяющим человеческое воплощение Сына Божия. Такое свидетельство имело для древнерусских людей вполне наглядное подтверждение установленного на Вселенских соборах догмата воплощения. Русское богословие до XVI века редко выражало себя в словесной форме – ее заменяли в какой-то степени иконы. Нерукотворенный Спас изображался часто на стягах русского воинства и вообще был очень чтим на Руси.

Еще одно древнее христианское пророчество, о котором следует сказать, – это Символ веры ("кредо"). Редкое изображение Никео-Цареградского Символа есть на западной стене в Архангельском соборе. Богословская прозорливость открыла авторам этой настенной росписи замечательно точное художественное решение темы: изображения Символа естественно сочетаются с привычными картинами западной стены – пророческого Воскресения мертвых и Второго пришествия. Итак, направимся к западной стене собора.

В ее южной части росписи посвящены некоторым членам (частям) Никео-Цареградского Символа веры, принятого в России. Если двигаться взглядом по стене снизу вверх, то увидим прежде всего Христа, благословляющего апостолов крестить "все народы", и крещение в воде людей, также принимающих Христово благословение. Этот 10-ый член Символа веры читается так: "Исповедую едино крещение во оставление грехов". Примерно на том же уровне, но правее, дано изображение 11-го члена – "Чаю воскресения мертвых", а 12-ый член – "И жизни будущаго века. Аминь" – фактически развернут на всем пространстве западной стены.

В Ветхом Завете в книгах некоторых пророков есть прообраз всеобщего Воскресения; в упрощенном и крайне "натуралистическом" виде есть его следы и в развитых языческих религиях. Последние в невысказанной форме часто содержат убеждение в том, что "дух" не может долго существовать вне материального, вещественного, а потому стремится к воссоединению с ним. Это убеждение находит свое выражение в кенотафах, памятниках, схемах переселения душ и т.п. Кенотаф – могила, которую у греков было принято устраивать на родине умершего в чужих краях. Дух умершего не может обрести покой и уйти в потусторонний мир, пока не совершится обряд перехода. Одним из элементов погребального обряда могло быть предполагаемое соединение умершего с землей, с могильным памятником, домашней реликвией, куклой (вспомним сказку про Василису Прекрасную). Сюда можно отнести и вселение духа умершего в потомков или в каких-нибудь животных и т.п. Создание идолов и поклонение им было важным моментом языческого благочестия, так как удовлетворяло жажду всевозможных духов – умерших, божественных и прочих – в "гнезде". Замечательным примером такой тяги является известная евангельская история о гадаринских свиньях, послуживших новым местом обитания изгнанных Христом бесов. Гибель этих свиней – знамение окончания языческой эпохи и победы Христа над бесами. Библейский Бог не нуждается в материальном воплощении, а делает это в лице Сына Своего из желания спасти людей. Во всеобщем Воскресении праведных речь идет не о соединении души с временным, тленным веществом, как это было у язычников, а с бессмертным телом. Впрочем, "тайна сия велика есть"...

В настенной росписи воскресение мертвых живописуется в соответствии с Откровением Иоанна Богослова: по трубным звукам ангелов "с четырех концов земли" разверзаются могилы и своих мертвецов отдают также воды. После этого мертвые, облекшиеся в плоть, оживут, и вместе с оставшимися на земле живыми, если таковые обрящутся, предстанут пред очами Божественного Судии при стечении всех народов. Душа уже прошла мытарства, то есть уже исчерпаны доводы обвинителей-бесов и защитников-ангелов. Она уже знает, что такое рай и ад. Теперь остается самый суд, обязательно публичный, принародный, как это было в древние времена. А судить будет Царь царей, Владыка вселенной, опозоренный и распятый людьми, многотерпеливый и многомилостивый Господь Иисус Христос.

Согласно другой традиции, всякие попытки определения года Конца света несостоятельны, так как в Евангелии Христос ясно сказал Своим ученикам, что об этом никто не знает, кроме Его Небесного Отца. Вместе с тем, по распространенному убеждению, в какой бы год это ни произошло, случится это то ли на Пасху, то ли на Благовещение, если оно придется на Страстную пятницу. Может быть, поэтому праздник Пасхи проходил все более торжественно и стал самым чтимым праздником у русского народа (в отличие от западных христиан, где на первом месте – Рождество Христово). Повсеместно (особенно с XVII века) строятся церкви во имя Пасхи – Воскресения. Раньше учение о Конце света и всеобщем Воскресении фокусировалось в дате Конца света, теперь оно воплощалось в зримой церковной культуре храмостроения. Сугубое почитание Пасхи вошло в унисон с акцентированием в празднике Пятидесятницы "тройческого поклонения".

Но продолжим наше восхождение по западной стене Архангельского собора.

Выше – 9-ый Символ веры: "Во едину Святую, Соборную и Апостольскую Церковь". В центре стоят правоверные святители, олицетворяющие Церковь; слева – кучка шумливых, жестикулирующих "совопросников века сего" и еретиков; справа, вероятно, представители ветхозаветной Церкви – святые цари и пророки, а за ними стоят апостолы. Любопытно, что ветхозаветная группа расположилась на фоне горы – символа Святого Духа. Возможно, иконописец хотел этим сказать, что прозревание Христа ветхозаветными праведниками происходило благодаря воздействию Святого Духа.

Еще выше – 8-ой член: "И в Духа Святаго, Господа Животворящего, Иже от Отца исходящего, Иже со Отцем и Сыном споклоняема и сславима, глаголавшего пророки". Нетрудно заметить связь этого текста с только что описанным изображением. Относящаяся же непосредственно к данному члену роспись представляет собою известный сюжет "Отослание Христа на землю" (один из вариантов "Новозаветной Троицы" и "Предвечного совета"). Этот сюжет связан с видением "глаголавшего пророка" Даниила: "Видел я в ночных видениях, вот, с облаками небесными шел как бы Сын Человеческий, дошел до Ветхого днями, и подведен был к Нему". Ветхий днями – Господь Саваоф – благословляет Сына Человеческого – Христа отправиться к людям, дабы спасти их от вечной погибели. Ибо почти все человечество до прихода Спасителя незримо подчинилось "князю мира сего" – сатане. В ответ на призыв к спасению Христа распинают, переполняя до краев чашу грехов, но именно предельное умаление и страдание Сына Божия оказывается спасительным для мира, ибо открывает перед ним путь покаяния и обновления, завершаемый на Страшном суде. Наверное, это можно понять только сердцем, а не рассудком. Ведь, как заметил один мыслитель и поэт, "голый рассудок никогда не подсказывает ничего рассудительного, а голый разум – ничего разумного" (Гельдерлин).

Смысл истинного пророчества, сама его возможность заключаются в связи времен, все теснее взаимопроникающих, связи, переходящей в единство времен и тем самым отрицающей время как таковое. Трагедия грехопадения в Эдеме иносказательно и скупо описана в библейской Книге Бытия. Эдем доисторичен, почти довременен. Первоначально он был задуман Творцом как обитель вечной, то есть вневременной, жизни. Замысел об Эдеме был осуществлен, и таковым Эдем остается, но первородный грех заставил людей на какое-то историческое время покинуть благодатный край.

Трагедия грехопадения предопределила весь дальнейший путь человечества и, вместе с тем, обусловила необходимость крестно-искупительной Христовой жертвы. Можно даже сказать, что трагедия грехопадения в Эдеме задала устрашающий, но исторически вполне реальный образец бесконечной цепи грехопадений – вплоть до Страшного суда.

Падение людей, отвернувшихся от Бога и добровольно поддавшихся соблазну змея, не было только духовным. Человек был цельным по своему начальному устроению, он был образом и подобием цельно-единого Бога. А расстроился он после грехопадения, объявшего всего человека. Если бы плоть не согрешала вместе с душою и духом, Спаситель не дал бы распять Свою страдающую плоть.

Вкушение плодов с древа познания добра и зла есть метание между добром и злом, заканчивающееся Страшным судом, где происходит окончательный выбор и разделение на правых и левых, правду и ложь, доброе и злое. Само это древо прорастает из дольнего мира, а крона его с притягательными плодами – в мире горнем. Это представительство нашего мира в мире потустороннем. Точно так же, как в нашем мире есть благословенные оазисы иного мира, – в священном, в ином мире есть коварное посольство здешнего мира.

Поедание особенных плодов ради деторождения – древний обычай у некоторых народов. Адам и Ева запамятовали, что они подобны брату и сестре, родителю и ребенку; можно даже сказать, что Адам и Ева – это один и тот же человек, но в мужском и женском "исполнении". Поэтому первородный грех их самовольного соединения не мог привести к рождению чего-то доброго. Вот и рождается Каин – будущий первоубивец, питающий к тому же страсть к своей матери, такую страсть, что, еще будучи младенцем, как повествует один апокриф, яростно разрывает питающие его сосцы. Грехопадение разрастается снежным комом: Адам в отчаянии просит диавола избавить жену от муки, что тот и делает, но выторговывает за это написанное кровью "Адамово рукописание" – обязательство ему служить (которое будет, как сказано в богослужебном тексте праздника Крещения Господня, разодрано Христом). Ком растет, превращается в лавину: распаляемый вожделением к матери и потому тайно возненавидев своего отца, Каин умерщвляет брата Авеля, который в этом мрачном борении страстей заменил Адама. Дабы едва народившееся человечество не предалось самоуничтожению, Бог благословляет в Адаме и Еве мужа и жену с "единой плотью", и, желая пресечь цепь убийств, запрещает мстить Каину.

Таким образом, вредоносный клубок страстей, обуявших первую семью, есть, как мы уже сказали, образец всех дальнейших перипетий человечества на его тернистом пути к Страшному суду. Поэтому мы вправе сказать, что события в семье Адама являются пророчеством для всех времен.

Одни люди склонны объяснять происходящее вмешательством потусторонних сил, другие ищут естественные, в той или иной степени материальные причины. Тяготение ко второму способу объяснения сегодня является доминирующим. Это понятно, ибо он обладает очень привлекательными свойствами: причинный способ объяснения дает основу для выявления закономерностей, благодаря им легче познавать мир, а то его и оседлать можно для пользы какого-нибудь дела. С материальной реальностью намного проще, чем с духовной. В материальное можно безбоязненно (до поры до времени) вторгаться жесткой логикой, микроскопом и циклотроном, и можно забыть о таких понятиях, как воля, душа, живое, свобода, грех и добродетель, и уж тем паче о запредельных тайнах. Материальное, вещественное, природное несвободно, как бы зажато закономерностями своего существования. Поэтому открытые людьми материальные закономерности годятся только для объяснения чего-то несвободного. Духовное же абсолютно свободно и никаким закономерностям в принципе не подчиняется ( если само не пожелает этого, как подчинялся законам естества Христос). Можно бы даже сказать, что там, где есть свобода, только и уместно говорить о духовном: свободное – это один их культурных синонимов духовного.

Если мы и заметим какую-то повторяющуюся, как бы закономерную повадку темных духов, то нам не следует обольщаться. У сих тварей, как раньше бы сказали, нет ни резона, ни закона. Потому ведь и сложилось мнение, что на бесов полагаться нельзя, что они переменчивы и коварны. А волю Господню многие ли из нас способны понять? Духовное вечно ошарашивает или одаривает нас сюрпризами...

Сам по себе естественный закон действует независимо от того, хотим мы этого или не хотим. Сверхъестественная – духовная сила иногда считается с нами: Бога можно о чем-то просить; духов отгоняют и заклинают, с их беззаконием и произволом человек может бороться, привлекая других духов, и будучи сам существом отчасти духовным.

Впрочем, влияние духовных сил на нашу жизнь упорно оспаривается. Вот, скажем, далось человеку большое состояние. Одни скажут: сам заработал или присвоил; другие: Бог дал или диавол постарался. Или простудился и заболел человек; одни отнесутся к этому как к чисто медицинскому факту, по мнению других – Бог наказал. Для одних революционные события 1917 года – следствие социально-экономических противоречий российской действительности или мировой войны, или столкновения личностей, для других – результат зловещего заговора, возглавляемого сатаной. Поди разберись, кто здесь прав…

Людям очень нравится односторонность. Кто-то это скрывает, а кто-то провозглашает. Люди хотят как попроще (любимая максима: "истина – одна"). Но, увы, природа человека и мира двойственна. Об этом свидетельствует, иногда даже вопиет несвобода. Вот и сопротивляется эта природа желанной монистичности, одноплановости и упрощенности. Удобство естественно-материалистического подхода весьма велико, ибо велик житейский и научный опыт, на котором этот подход держится. Размышлять и вообще жить в рамках духовных реалий гораздо труднее, особенно сейчас, когда огромный – дохристианский и христианский, уложенный и не уложенный в традицию – духовный опыт прошедших тысячелетий для большинства населения России (и множества других народов) почти неизвестен, а возможно, и совсем утерян. Безуспешна попытка осмыслить историю человечества и русского народа без фактической опоры на этот опыт.

Христианское пророчество – очень значимый, драгоценный фрагмент духовного опыта, приобретенный еще ранним христианством и – при неповерхностном восприятии – подтверждаемый историческим, культурным и индивидуальным развитием.

Пророчество осуществляет себя не насилием, а как-то совсем иначе, чему, вероятно, нет явных аналогов в нашем мире. Марксистский афоризм – "насилие есть повивальная бабка истории" – не имеет ни малейшего отношения к христианскому пророчеству. Понимание истории, во всяком случае ее поворотных фаз, как смерча, оставляющего после себя разоренную землю ("отречемся от старого мира, отряхнем его прах с наших ног") – любимая идея большевиков. Поэтому они ввергли огромную массу людей в историческую круговерть, как нельзя лучше приспособленную утюжить, давить, не замечать конкретного человека и хрупкие изделия ума и таланта.

Марксизм, а затем большевизм с самого начала свои обещания рядили в пророческие одежды. Псевдопророчество – основное идеологическое оружие большевизма. Многие до сих пор не могут этого понять, рассуждая о красивых идеях и неудачной их реализации. Бесконечные подмены христианских ценностей, их "большевизация" привели к тому, что вослед за сокрушенным большевизмом надвинулся новый дурман – подготовленное им псевдохристианство, и даже откровенные наследники большевизма вдруг превратились в поборников православия. Для современного церковного сознания русских людей это сегодня, пожалуй, одна из самых коварных ловушек, тем более что истинные источники силы большевизма до конца не раскрыты.

Нынче уходящее поколение – те, кому за шестьдесят, и в меньшей степени средневозрастные, – еще помнит не столь далекое прошлое, причем оно нередко представляется образно-символически. Память о прошлом, сгущенная, но и колеблемая испытаниями прожитых лет, одним видится в торжественно-пурпурной славе, у других отзывается сердечным стеснением. В этой памяти живут духи – светло-благие и мрачно-багровые. Нынешнее поколение молодых людей в массе своей беспамятно. Прошлое для них не существует. Они не знают, что им делать с фактами и словопрениями об эпохе их дедов. Ее художественное воплощение в лучшем случае производит на них мимолетное впечатление, так как их трудно обмануть – ведь они чувствуют, что это только подделка прошлого под настоящее, подделка – одна из многих, вроде изображений на кладбищенских плитах. А что такое духовная связь, они не знают. Их не научили духовному общению с прошлым, с потусторонним, с умершим. Хуже того: пожилые, в своем большинстве, скрывают от них (а прежде всего от самих себя), что такая связь вообще возможна, а если и верят в это, то при посредстве невежд и темнодуховных сил препровождаются в бесовские логовища. Молодые люди не понимают, чту им следует делать с ГУЛАГом, русскими революциями, Лениным и Сталиным, с миллионами убитых и загубленных. Не случайно многие нынче даже не слышали (!) про это. Поэтому пришедшее поколение не в состоянии разглядеть в историческом сумраке опор тоталитаризма.

Вглядимся в этот сумрак. Вот проступает уверенная физиономия Пользы – кто посмеет поднять голос против нее? А вот напыщенной поступью, сжимая челюсти, выходит то басовитый, то крикливый, то хрипатый Порядок – и кто же осмелится рот раскрыть? Наконец, появляется шумливое, многообещающее Преобразование, готовое осчастливить всех и вся, усовершенствовать души и телеса ... вплоть до их переработки в удобрение для светлого будущего. Перед нами три идейных, вполне в духе современной культуры, столпа тоталитаризма, у которого есть множество псевдонимов. Но не хватает еще чего-то. Да вот она – недостающая деталь: презрение к безвластному человеку, одна из самых устойчивых констант российского, потом советского, а нынче и послесоветского бытия.

Традиционно чтимое христианское пророчество представляет собою отчасти сокрытый, отчасти ощутимый смысл того, что в Библии названо "единым на потребу". Это прежде всего спасительная Истина личного и вселенского бытия, парящая над буднями и хитросплетениями истории. Хронологические и пространственные параметры пророчества сами по себе не являются прямыми указаниями на место и время. Они могут что-то значить как сросшиеся с Истиной ее обличья, навеянные древней культурой. Особенно при этом важен ее священный уровень. Есть географический и мифологический Египет, географический и небесный Иерусалим.

Архетипная структура пророчеств неизменна и при всей своей впечатляющей реальности "странна есть". Николай Александрович Бердяев писал: "Бог не есть сила в природном смысле, действующая в пространстве и времени, не есть господин и правитель мира, не есть и самый мир или сила, разлитая в мире. Лучше можно сказать, что Бог есть Смысл и Истина мира, Бог есть Дух и Свобода". С кое-какими оговорками это бердяевское высказывание можно бы принять, но отнести его все же не к Богу, а к пророчеству. Выискивать подтверждения пророчеств в злобах дня – занятие соблазнительное, щекочущее нервы; у таких людей, вечно чем-то напуганных, одержимых мистической боязнью будущего, вместе с тем отсутствует "чуткая боязнь грубого плана банальности" (Иннокентий Анненский).

Пророчество не от мира сего, но его звонкие трубы трубят для нас, его рожденные в далеком поднебесье молнии должны пасть на наши головы. Мифологические герои, сказочные иванушки, боги и полубоги, наконец, Сам Спаситель – Христос – Бог, пройдя через потустороннее, не только победили собственную смерть, но своей мукой и избавлением таинственно соединили миры здешний и нездешний. В этом соединении наш смертно-уязвимый мир становится бессмертным – сначала как ожидание, а за пределами истории – как созревший жертвенный дар. Таким образом, преодоление смерти есть возврат к единству мира, единству божественного и человеческого, воплощенного и развоплощенного. В этом и заключается главное открытие, содержащееся в пророчестве.

Оглавление                      Глава 5.